Результатом применения оружия зачастую становится смерть. И как это ни странно, смерть или даже только угроза смертью — тоже может быть оружием. Голодовка — последнее оружие зэка. Заключенный Михаил Ходорковский решил сразиться с властью этим оружием. 30 января он объявил голодовку солидарности со своим бывшим сотрудником Василием Алексаняном.
В заявлении на имя Генпрокурора Юрия Чайки Ходорковский вспоминает, как фабриковались дела против «несговорчивых свидетелей», как на них оказывалось давление ради показаний против него. Этого же порядка и дело бывшего вице-президента ЮКОСА Василия Алексаняна, от которого требовали показаний против Ходорковского в обмен на освобождение из следственного изолятора.
В то же самое время Михаилу Ходорковскому ясно дали понять, что судьба привязанных к его делу свидетелей напрямую зависит от согласия самого Ходорковского признать свою вину. Многоопытные прокуроры сделали всех заложниками друг у друга, повязав не только общим уголовным делом, но и общей моральной ответственностью.
Михаил Ходорковский в заявлении Генпрокурору пишет: «Я поставлен перед невозможным моральным выбором:
— признаться в несуществующих преступлениях, спасти тем самым жизнь человека, но сломать судьбы невиновных, записанных мне в «соучастники»,
— отстаивать свои права, дожидаться становления независимого суда, но стать причиной возможной гибели своего адвоката Алексаняна.
Я долго думал и не могу сделать выбора, перед которым меня поставили. Именно поэтому я вынужден выйти за процессуальные рамки и проинформировать Вас о начале голодовки».
Выбор, действительно, не из легких. Дать показания на себя и других участников дела, спасая Алексаняна, или отказаться от сделок со следствием, обрекая Алексаняна на мучительную смерть в тюрьме. Нормальный человек не может сделать такой выбор, потому что нормального выбора здесь нет.
В тот же день премудрые пескари начали обсуждать в интернете и остатках свободного радиоэфира, правильно ли поступил Ходорковский, чего он этим добьется и что теперь будет. Люди, никогда не бывавшие в подобной ситуации, корили Ходорковского за бессмысленность его действий, потому что власть все равно не обратит на это никакого внимания. Другие восхищались им как борцом с произволом, потому что надо же как-то бороться.
Между тем, новое сраженье Ходорковского с путинской системой — это не борьба с произволом и не расчетливый политический ход. Это борьба за собственную свободу. Кто сидел в тюрьме знает, что приговором суда у осужденного отбирается только внешняя свобода — возможность передвижения, выбор профессии, семья, солнце над головой, зеленая трава под ногами. Но внутреннюю свободу, которая позволяет зэку не согнуться, смотреть начальству прямо в глаза, не ссучиться ради дополнительного свидания или условно-досрочного освобождения — внутреннюю свободу предписано отбирать тюремному начальству. Цель тюремной системы — заставить зэка ползать на брюхе ради пайки хлеба и кружки кипятка. Цель зэка — не сломиться и выжить. Все это пройдено миллионы раз в нашей гулаговской истории, сегодняшние чекисты не придумали ничего нового. И даже то, что давление на Ходорковского организуется не в самой тюрьме, а на весьма высоком уровне, тоже не ново.
Голодовка — серьезное оружие. Иногда в мирной жизни его берут в руки истеричные вольняшки ради своевременной выдачи зарплаты, добиваясь льгот и пособий или протестуя против 15 суток административного ареста. Эти домашние голодовки снимают, как правило, когда очень сильно хочется есть или вдруг начинает пошаливать здоровье. В тюрьме — другое дело. Там профанация не котируется: объявил голодовку на определенный срок — весь срок голодай, объявил бессрочную — голодай до конца. Снимешь раньше положенного — будешь «ты никто и звать тебя никак». Голодовка в тюрьме — шаг отчаянный. На это нужна воля и решимость. Это серьезнее, чем вскрыть себе вены, вспороть живот или наглотаться черенков алюминиевых ложек. Голодовка — это протест, который не может остаться незамеченным. Ни тюремным начальством, ни тюремным сообществом.
Голодовка Ходорковского, насколько я понимаю, это не попытка освободить из тюрьмы Алексаняна или добиться справедливости для себя. Это единственно верный шаг в ситуации заложничества, когда следователи предлагают Ходорковскому сделать нечеловеческий выбор. Единственно правильное решение — отказаться от навязанного выбора, не признавать за властью права диктовать условия. Власть предлагает Ходорковскому правила такой игры, в которой он изначально обречен на проигрыш. Поэтому самое лучшее — пренебречь правилами, отказаться от игры вообще. Никаких сделок и договоренностей. Не оставить палачам возможности переложить ответственность на жертвы.
В начале 70-х неизвестные во дворе дома А.Д.Сахарова брызнули в лицо его внуку слезоточивый газ. Позвонили по телефону, назвались палестинскими террористами. Семья Сахарова решила уезжать. Тогда же Александр Солженицын, у которого тоже были маленькие дети, сделал по этому поводу заявление — даже если убьют моих детей, мы не отступимся и не уедем из страны. Невозможное, нечеловеческое решение. Но этим решением он защитил своих детей и себя. Он показал властям, что не боится их, что у них нет средств заставить его играть по их правилам. И они отступились от Солженицына, решившись только выслать его из страны.
